Научное и обыденное сознание - Теоретические научные знания

Оглавление:

В информационном обществе возникает проблема взаимодействия с особым видом знаний, производимых обыденным сознанием. Она «записана» на естественном повседневном языке, обычно хранится в виде общепринятых выражений и штампов, умозаключения делаются в виде коротких цепочек с упрощенной логикой. Эти знания систематизируются и совершенствуются в рамках здравого смысла, более развитой и строгой части обыденного сознания.

Обобщая опыт и обосновывая его традиционными суждениями, здравый смысл является консервативным. Он не предназначен для создания блестящих, оригинальных решений, но он надежно защищает от худших решений. В этом консерватизме и осторожности обвиняют здравый смысл.

На самом деле, здравый смысл может подавить дух инноваций; он слишком уважает историю. С этой точки зрения Уайтхед сравнивает древних египтян и греков. Культура Египта отличалась очень высоким благоговением перед историей и очень развитым здравым смыслом. По мнению Уайтхеда, это потому, что «они не смогли обобщить свои геометрические знания, и поэтому упустили шанс стать основателями современной цивилизации». Избыток здравого смысла имеет свои недостатки. Греки с их туманными обобщениями всегда оставались детьми, что оказалось очень кстати для современного мира. Панический страх перед заблуждением означает смерть прогресса, в то время как любовь к истине является его гарантией».

Ренессанс, считавший своим идеалом «греческий» образ мышления (в отличие от «египетского»), преуменьшил значение консервативного сознания и здравого смысла. Интеллектуалы эпохи Возрождения первыми провозгласили ценность неопределенности и отвергли «цензуру» опыта и традиций. М.Л. Андреев писал: «Гуманисты одинаково соглашались с республиканцами и монархистами, защищали политическую свободу и осуждали ее, вставали на сторону республиканской Флоренции и абсолютистского Милана. Они, возродившие на пьедестале идеал римской гражданской добродетели, даже не думали подражать своим любимым античным героям в их верности идее, отечеству и долгу».

Однако нетрудно заметить, что в рамках здравого смысла добывается, систематизируется и передается величайший объем знаний, используемых человечеством. Эта совокупность знаний постоянно взаимодействует и пересекается с другими совокупностями знаний. Также наблюдаются синергетические, кооперативные эффекты и конфликты.

Знание, производимое здравым смыслом, имеет сложные отношения с научным знанием. В реальной жизни у людей нет времени делать сложные многоуровневые умозаключения по большинству тем. Они используют здравый смысл. Это инструмент рационального сознания, но он работает иначе, чем научная рациональность. Она служит важным инструментом для логических рассуждений и умозаключений.

Теоретические научные знания

Со времен научной революции здравый смысл ценился низко среди высокообразованных людей, гораздо ниже, чем методы теоретического познания, разработанные в науке. При обсуждении когнитивной структуры «общества знаний» здравый смысл обычно вообще не упоминается. Напротив, это интеллектуальный инструмент, не менее важный, чем научное мышление. Более того, само научное знание становится социально значимой силой только тогда, когда есть массовая поддержка здравого смысла.

Теоретические научные знания могут привести к гениальному, наилучшему решению, но часто приводят к полному провалу, если из-за недостатка ресурсов (информации, времени и т.д.) была использована теория, не подходящая для данного случая. Таким образом, в действительности оба свода знаний и оба способа их получения дополняют друг друга. И когда научная мысль стала подавлять и принижать здравый смысл, философы разных направлений (например, А. Бергсон и А. Грамши) встали на его защиту.

Вот несколько высказываний Бергсона. Выступая перед студентами, победителями университетского конкурса, в 895 году, он сказал: «Повседневная жизнь требует от каждого из нас принятия решений, которые должны быть настолько же четкими, насколько быстрыми. Каждое разумное действие завершает длинную цепь аргументов и условий, а затем проявляется в своих последствиях, которые ставят нас в такую же зависимость от него, как и оно от нас. Но она, как правило, не допускает колебаний и проволочек; мы должны принимать решение, понимая целое, а не рассматривая все детали. Затем мы обращаемся к здравому смыслу, чтобы устранить сомнения и преодолеть препятствие. Так что, возможно, здравый смысл в практической жизни — то же самое, что гений в науке и искусстве…..

Сравниваясь с инстинктом в быстроте решения и непосредственности характера, здравый смысл противостоит ему разнообразием методов, гибкостью форм и ревностным контролем, который он осуществляет над нами и предохраняет нас от интеллектуального автоматизма. Она похожа на науку в своем поиске реального и в своем стремлении не уходить от фактов, но отличается от нее видом истины, которую она ищет; ведь она нацелена не на универсальную истину, как наука, а на истину дня…..

Я вижу в здравом смысле внутреннюю энергию интеллекта, который постоянно преодолевает себя, устраняя уже готовые идеи и освобождая место для новых, и с неустанным вниманием следит за реальностью. Я вижу в нем также интеллектуальный свет от нравственного горения, верность идей, отмеченную чувством справедливости, наконец, ум, выпрямленный характером….. Посмотрите, как он решает великие философские проблемы, и вы увидите, что его решение общественно полезно, оно проясняет постановку сути вопроса и побуждает к действию. Кажется, что здравый смысл апеллирует к воле в умозрительной сфере и к разуму в практической сфере».

Здравый смысл против знаний

Грамши высоко оценил здравый смысл и классифицировал его как форму рационального мышления. В своих тюремных тетрадях он писал: «Какова ценность того, что принято называть «обычным сознанием» или «здравым смыслом»? Не только в том, что обыденное сознание, даже если оно не исповедует этого открыто, использует принцип причинности, но и в гораздо более ограниченном по своему значению факте — в том, что обыденное сознание устанавливает ясное, простое и доступное основание в серии суждений и не допускает никаких метафизических, псевдоглубоких, псевдонаучных и т.п. оснований. Хитрости и мудрость с дороги. «Обыденное сознание» могло быть воспето только в XVII и XVIII веках, когда люди начали восставать против принципа авторитета, проповедуемого Библией и Аристотелем; фактически люди обнаружили, что в «обыденном сознании» есть определенная доля «экспериментаторства» и прямого, даже эмпирического и ограниченного наблюдения за реальностью. И по сей день они видят ценность обычного сознания, хотя ситуация изменилась и реальная ценность сегодняшнего «обычного сознания» значительно снизилась.

Грамши отделяет здравый смысл от обыденного сознания (повседневного сознания) как знания, которое более рационализировано и аналитично. Говоря об их взаимосвязи с философией, он даже ставит здравый смысл по одну сторону баррикады с философией: «Философия — это критика и преодоление религии и мирского смысла, и в этом отношении она совпадает со «здравым смыслом», который противостоит мирскому смыслу».

Аргумент Грамши о роли политики как особого знания, в интеграции здравого смысла в систему знаний современного общества, также важен для нашей темы. Об этих мыслях, разбросанных в «Тюремных тетрадях», К.М. Долгов пишет в предисловии к двухтомному изданию избранных текстов Грамши: «Философия, в отличие от религии и здравого смысла, есть духовный порядок высшего порядка, и как таковая она вынуждена противостоять и пытаться преодолеть их….. Нельзя отделить философию от политики, так же как нельзя отделить философию масс от философии интеллигенции. Более того, именно политика соединяет философию здравого смысла с «высшей» философией и тем самым устанавливает связь между народом и интеллигенцией».

И все же преобладающая линия в отношении научной части культуры Нового времени — это предательство здравого смысла не просто как упрощенного способа познания, но как источника ложного знания. Как он пишет. Бауман: «Для Спинозы единственное знание, достойное этого имени, — это твердое, абсолютное знание….. Спиноза разделил идеи на четкие категории (не оставляя места для «средних случаев») — те, которые представляют собой знание, и ложные. Последним явно отказывали в какой-либо ценности и характеризовали их чисто негативно — отсутствием знаний».

По словам Баумана, ведущие философы и научные мыслители эпохи зарождения современной науки были единодушны в этом мнении. Он пишет: «Задача философии, которую взялся установить Кант, заключалась, напротив, в том, чтобы «разрушить иллюзии, возникающие из ложных идей, какие бы заветные надежды и драгоценные ожидания ни были разрушены их объяснением». В такой философии «мнения абсолютно неприемлемы». Суждения, допущенные к философскому суду разума, являются необходимыми и несут в себе «строгую и абсолютную всеобщность», то есть они не допускают конкуренции и не оставляют в стороне ничего, что могло бы потребовать авторитетного признания…..

Конфликт универсализма со здравым смыслом

«Человек, стремящийся развить свои знания за пределы обыденности, должен стыдиться использовать формы речи, придуманные простым народом, как повод для сомнений» (Второе размышление). И интуиция, и дедукция, которыми философ пользуется систематически, «являются самыми прочными путями познания, и понимание не должно допускать никаких других». Все остальные должны быть отвергнуты как чреватые ошибками и опасностями. Мы отвергаем все такие чисто вероятные знания и берем за правило доверять только тому, что хорошо известно и не подлежит сомнению» (Правила для руководства ума)…..

Все это вместе очерчивает то, что Ричард Рорти назвал «фундаментальной философией» и обвинил Канта, Декарта и Локка в том, что они коллективно навязали эту модель последующим двум столетиям истории философии».

В новой социальной науке, сформированной в парадигме научной революции, здравый смысл отрицался как антипод рационального сознания идеального индивида, как продукт местных условий, предопределяющих групповую идентичность того или иного «сообщества». Рационализм научной революции следовал идеалу универсализма и видел в особенностях местных культур фильтр, отделяющий здравый смысл от достоверного знания.

Дж. Грей писал об этом конфликте между универсализмом и здравым смыслом: «Предтечей современной либеральной интеллектуальной традиции является Томас Гоббс, который… «Предтечей современной либеральной интеллектуальной традиции является Томас Гоббс, который основывал свою концепцию политического участия на идее индивидуального рационального выбора, которая оживляла весь последующий либерализм, будь он юридическим, утилитарным или основанным на концепции общественного договора в своей моральной теории. Гоббс также стал родоначальником современной традиции, берущей начало от софистов, в которой историческая идентичность индивидов, созданная на местном уровне, рассматривалась как искусственная и поверхностная, и только досоциальная природа индивида была подлинной. Эта рационалистическая и универсалистская традиция либеральной политической философии, как и остальная часть проекта Просвещения, села на мель, столкнувшись с рифами ценностного плюрализма, который утверждает, что ценности, воплощенные в различных образах жизни и человеческой идентичности, и даже в рамках одного образа жизни и идентичности, могут быть рационально несоизмеримы».

Такое же дискриминационное отношение к обыденному сознанию и здравому смыслу после науки и философии приняла на вооружение социология, которая с первых шагов рассматривала себя именно как социология общества знания. В этой роли она присоединилась к науке как важному инструменту в системе господства.

Бауман продолжает: «Философская и политико-государственная версии модернистского проекта нашли свои аналоги в двух аспектах социологической практики. Во-первых, социология взяла на себя критику здравого смысла. Во-вторых, она взялась за построение схем социальной жизни, с помощью которых можно было бы эффективно идентифицировать девиации, нетерпимое поведение и все подобные вещи, которые с системной точки зрения функционируют как проявления социального беспорядка.

В первом случае она предлагала себя обществу как арбитр в борьбе между различными способами понимания человеческих проблем, как поставщик знаний об «истинных источниках» человеческого поведения и судьбы, а значит, как проводник на пути к подлинной свободе и рациональному существованию с адекватными средствами и эффективностью действий. Во втором — она предлагала свои услуги правителям всех уровней в качестве планировщика условий, обеспечивающих предсказуемое, стандартизированное поведение людей. Рассеивая и нейтрализуя последствия индивидуальной свободы, она поставила выявленные ею законы рациональности на службу социальному порядку, основанному на власти.»

Истины нет — остаются лишь предположения

Бауман пишет: «Откровения Дюркгейма говорят о том, что для того, чтобы обеспечить научность социологической практики, мнениям обывателей должно быть отказано в авторитетности (и действительно, обывателям должно быть отказано в доступе к истине, рядовым членам общества должно быть отказано в возможности составить правильное представление о себе и своих обстоятельствах). Правила социологического метода Дюркгейма утверждают прежде всего превосходство профессионала над непрофессионалом, над его интерпретацией реальности, а также право профессионала исправлять, изгонять или просто отменять непрофессиональные суждения. Эти правила входят в риторику власти, политику законодательного разума».

Это правила здравого смысла «общества знаний» современности. Но они также были приняты предшественниками постмодернизма, критиками научного рационализма — с других позиций. Для них здравый смысл был носителем устойчивых идеологических положений («истин»), которые коллективно принимались и оформлялись традицией. Это было несовместимо с идеей неопределенности бытия, ситуативности его оценок.

Философ-экзистенциалист Л. Шестов в своей работе «Апофеоз беспочвенности» открыто заявляет, что «человек так же волен менять свое «мировоззрение», как обувь или перчатки. Он принципиальный сторонник «производства неопределенности» и, следовательно, противник: «Во всем, на каждом шагу, по поводу и без повода, самые признанные суждения должны быть тщательно и безосновательно высмеяны, а парадоксы произнесены. А там — посмотрим».

Он призывает к освобождению от всех «догм», от устоявшихся повседневных («анонимных») представлений. Для Шестова такое объединение знания и понимания, к которому стремится здравый смысл, неприемлемо, он считает эти категории несовместимыми: «Стремление понять людей, жизнь и мир мешает нам знать все это. Ибо знать и понимать — два термина, которые не только не идентичны, но имеют прямо противоположные значения, хотя часто используются как эквивалентные, почти как синонимы. Мы имеем в виду, что понимаем новое явление, когда включаем его в контекст других уже известных явлений. И поскольку все наши духовные устремления сводятся к пониманию мира, мы отказываемся признавать многое, что не укладывается в плоскость современного мировоззрения….. И поэтому мы должны перестать беспокоиться о различиях в наших суждениях и пожелать, чтобы в будущем их было как можно больше. Истины нет — можно только предположить, что она кроется в изменчивых вкусах людей».

В условиях кризиса, когда рушатся догмы и стереотипы, подрываются нормы строго логического мышления, а общественное сознание хаотично, здравый смысл с его консерватизмом и простыми, однозначными понятиями начинает играть чрезвычайно важную стабилизирующую роль. Это становится одной из важнейших линий обороны против наступающей беспочвенности.

На странице рефераты по философии вы найдете много готовых тем для рефератов по предмету «Философия».

Здесь темы курсовых работ по философии

Читайте дополнительные лекции: