Философия Кирилла Туровского

Оглавление:

Имя святого Кирилла Турского сияет золотыми буквами на скрижалях древнерусской литературы. Труды этого церковного книжника в свое время почитались среди русских книжников наравне с трудами святых отцов Церкви, и его прославляли «особенно на Руси» как «второго златоустого книжника Жития» (после Иоанна Златоуста). (после Иоанна Златоуста). Поэтому его произведения копировались из века в век и передавались из поколения в поколение. И благодаря этому многое из того, что создал Кирилл в XII. века дожила до XVII века и позже стала известна современной историко-филологической науке.

Но, к сожалению, об этом замечательном поэте-гимнографе, мыслителе и проповеднике мало что известно, несмотря на его пожизненную литературную славу и тот факт, что вскоре после смерти он был канонизирован как святой аскет. Сведения о нем содержатся в Ипатьевской летописи, в его Службе, а также в кратком житийном рассказе, который, как считается, был написан на рубеже XII и XIII веков и затем включен в Русский Пролог как статья, приуроченная к его празднику — 28 апреля по старому стилю. Однако первый источник упоминает Кирилла только как епископа Турова в 1169 году, а второй слишком абстрактен из-за своего жанрового характера. Таким образом, он может довольствоваться только Vitae. Но даже последний не щедр на фактические данные.

«Житие» Кирилла

Из «Житие» Кирилла можно узнать следующее. Аскет родился в Турове, где и провел всю свою жизнь. Выходец из «богатой» семьи, но осиротевший в раннем возрасте, Кирилл удалился из мира в Туровский Свято-Никольский монастырь и там, после трехлетнего «испытательного срока», принял монашеский постриг. Через некоторое время он стал игуменом этого монастыря, а затем по неизвестным причинам «вошел в колонну и затворился в ней». Будучи отшельником, Кирилл «много изъяснял Божественные Писания», то есть, вероятно, занимался экзегезой Библии. Но когда его слава распространилась, он покинул свое уединение и стал епископом Турова по приказу князя Турова и его жителей. В этом качестве он посвятил себя благоустройству своей епархии, особенно строительству церквей, и много проповедовал. По всей видимости, его образовательная деятельность была основным занятием на протяжении всей его жизни. Во всяком случае, в «Житии» содержится описание литературной деятельности Кирилла: «Андрею, князю Боголюбскому, он написал многие послания из Евангелия и пророческие писания, каковые бывают на праздниках Господних; а также много вдохновенных слов, которые являются молитвами к Богу и славословиями». Кроме того, в «Житии» упоминается полемика Кирилла с ростовским епископом Феодором, о которой речь пойдет ниже: «Феодора, за обличение того, кто так называется, обличают в ереси и проклинают его». Последние годы жизни подвижник провел в монастыре Бориса и Глеба. Там он умер и был похоронен.

Вот и все, что записано в житии о святом епископе Туровском. Соотнося эти данные с различными косвенными историческими фактами, исследователи относят время рождения Кирилла к 10-м годам XII века, а время его смерти — к концу столетия. Иерархическое служение Кирилла датируется 50-70 годами XII века. В дополнение к этим словам уместно будет привести описание внешности святого, известное из «Иконописи подлинника»: «с седыми волосами, борода Николая, но не волнистая, — прямая. Риза клерикальная, в амофоре…».

В Древней Руси Кириллу Турскому приписывалось значительное число произведений. Однако с тех пор, как его научное наследие было впервые представлено науке в 1821 году, стало ясно, что многие из них являются псевдоэпиграфами. Сегодня чуть более тридцати текстов Кирилла считаются сочинениями, не вызывающими сомнений.

Во-первых, цикл молитвы Кирилла в течение целой недели очень важен. Этот цикл известен по большому количеству копий древнерусского и южнославянского происхождения с XIII века. Иными словами, в средние века он был популярен во всем православном славянском мире, а именно — как «творение» или «сочинение» «святого отца нашего Кирилла, епископа Туровского», «преподобного отца Кирилла, мниха Туровского» и т.д. В начале XVII века и на протяжении всего XVII века она неоднократно включалась в древние печатные молитвенники.

Евхологические произведения, составляющие этот цикл, должны были читаться в монастыре ежедневно, по одному после вечерни, утрени и мессы. Таким образом, цикл состоял из 21 молитвы, три из которых должны были читаться ежедневно. Все они связаны со смыслом дней Седера. Так, помимо Господа Бога, молитвы воскресенья или «недели» были обращены к Спасителю и Святой Троице, молитвы понедельника — к бесплотным силам, вторника — к Иоанну Крестителю, среды — к Пресвятой Богородице, четверга — к святым апостолам и святителю Николаю, пятницы — к Святому Кресту, субботы — ко всем святым. Текстовые молитвы довольно длинные, но особенно хороши молитвы после утрени. Что касается порядка их чтения, то он соответствует скорее литургической, чем астрономической хронологии. Соответственно, например, чтение молитв понедельника начиналось с молитвы после воскресной вечерни, а воскресных молитв — после субботней вечерни.

Евхологии Кирилла структурно и содержательно вполне соответствуют библейской христианской гимнографической традиции. Они основаны на восклицаниях хвалы, покаяния и прошения. Только отрывки благодарения не произносятся или почти не произносятся. В то же время, помимо типичных черт, в них проявляется индивидуальная литературная манера автора: изысканная риторика, изобретательность в смысле неповторяемости образов и богатство богословских тем, которые были ему свойственны.

Триада из «Монологов о молитве» Кирилла Турского

Основная тема этой и других триад — покаяние и исповедание. Как и во всех остальных, эта тема образно и стилистически разработана на основе псалмодии, евангельского и христианского богословского мышления о грехе. Отсюда и минорная интонация. Последнее усиливается в самообличительных отрывках: «…Прими эту вечернюю молитву, которую я считаю недостойным принести Тебе: как голубь, я научен неразумием, или как вор, я зовусь непристойно; не лукавыми словами возвышаю я голос мой, но с болью души возношу я сердце Твое….». «; в самооправдательных отрывках минорная тональность уменьшается: «…я осмеливаюсь духом моим молиться Тебе непрестанно, и хотя я поглощен мыслями, но не оставил часа на молитву; духом я предстану пред Тобою, но телом я нечестиво падаю в проступках моих…». (Молитва в субботу вечером, 1 октября 2008 года). (Молитва в субботу на вечерне).

С темой покаяния связаны темы гимна и прошения. Они обе в мажорной гамме. Тема прославления основана на мотивах утверждения всемогущества Бога, Его прославления как Творца и Кормильца мира и прославления Его собратьев — ангельских сил и праведных святых: «…ведут нас Твои бесчисленные милости и Твоя неизреченная любовь к человечеству! Ты произвел меня из небытия в бытие и украсил меня подобием Твоим; словом и разумением возвысил меня над скотом и поставил меня владыкою над всем творением; Ты, знающий времена и годы жизни моей от юности моей до сего дня, позаботился обо мне, чтобы я спасся; и прекрасным ликом Твоим Ты повелел мне…» (Молитва воскресного утренника).

Тема прошения, наиболее заметная во всех молитвах из-за своего кульминационного характера, основана на мотивах утверждения искренней веры в Господа, стремления к совершенствованию, надежды на милость Бога и спасение через Него в грядущем веке: «…Дай мне спасение для моего духовного дома, ибо я осквернил этот духовный храм и не могу принять достоинство Твоего непорочного тела! Но так как Ты милостив и милосерд, то прими беседу молитвы моей в сей час, после того как я говорил с самарянкой и слышал исповедание сердца ее….. Иисус, Благодетель, Агнец Божий, призри на мое смирение и исправь молитву раба Твоего — имя — и прими это словесное приношение от грешных уст. Ибо хотя я нечист и все нечисто, но надеюсь на милость Твою…». (Молитва воскресного часа).

Стилистическая структура молитв достаточно стройная и последовательно организованная. Однотипные риторические вопросы, восклицания, утверждения, отрицания; сравнения и контрасты; перечислительные конструкции, основанные на усилении, анафорическом повторе и синтаксическом параллелизме придают тексту своеобразный ритм и тем самым держат читателя в эмоциональном тонусе и настраивают его на эмоциональный или оптимистический лад. Формульные выражения, различные библейские реалии, образы, реминисценции и цитаты являются постоянными для литургической практики, создавая яркий ассоциативный фон, который заставляет верующего чувствовать свое участие и соучастие в священной истории: «…Так я совершил все зло в жизни моей и сделал себя недостойным милости Твоей. И как я буду взирать на Тебя нечистыми глазами? Как предстану я пред лице Твое, сняв одежду мою, которая от Бога, и осквернив одежду плоти моей? Но очисти меня, как Спаситель. И прости меня, как Бог. Посмотри на мое смирение. Не вспоминай злодеяний моих, которые я сделал бедной душе моей. Помни, Господи, слова чистых уст Твоих, как Он сказал: «Ищите, и найдете; просите, и дано будет вам». Ты пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию. Но я — первый из них. И теперь я исповедую свои беззакония. И хотя я немой, Господи, я смирен. Но, о Милостивый, прими меня как разбойника, мытаря, блудницу и блудного сына. А что касается их, то Ты отчаялся в них всех, и я доволен Тобою…». (Молитва воскресного утренника).

Прекрасный пример исповедальной поэзии

«Сиддурдейские молитвы» Кирилла Турского примечательны тем, что они тематически и стилистически соответствуют другим произведениям Кирилла, которые являются доктринальными по содержанию и, таким образом, принимают современную жанровую форму. Это произведения аскетической публицистики, а также торжественные речи или проповеди. Оба они сохранились в рукописях, начиная с тринадцатого века.

В группу аскетических текстов входят: Притча о слепом и лукавом человеке («Притча Кирилла Мужика о душе человеческой, и о теле, и о нарушении заповеди Божией, и о воскресении тела человеческого, и о будущем суде, и о мутте»), Повесть о беспечном царе и его мудром советнике («Повесть мниха Кирилла многогрешного к Василию игумену Печерскому о белом человеке и о Мнестии и о душе и о покаянии»), Повесть о монашеском ордене («Повесть епископа Туровского о черном обряде, о старом законе и новом: В нем есть образ этого закона, и этот поступок исполняется»). Все три произведения, особенно «Повествование» и «Сказание», как следует из их названий, посвящены монашеству в его реальном и мистическом аспектах. Написанные в форме посланий, они, по сути, являются богословскими трактатами, в которых конкретные факты монашеской жизни осмысляются посредством символико-аллегорической экзегезы и моралистической интерпретации — от различных частных духовных и поведенческих обязанностей монаха до специфики и деталей его одежды и внешнего вида. Другими словами, в этих трактатах используются исторические аналогии из истории Ветхого и Нового Заветов, чтобы проиллюстрировать важность монашеского служения как идеального пути к спасению. Несмотря на сходство этих аскетико-публицистических произведений по характерному литературному стилю с «Молитвенником» и гомилетическими творениями Кирилла Турского, первые заметно отличаются от вторых своим нейтральным, спокойным тоном. При их написании автор, очевидно, избегал сознательных приемов риторизации повествования, а вместе с ним и напряжения эмоционально-экспрессивной напряженности.

С историко-литературной точки зрения наибольший интерес среди упомянутых аскетических произведений Кирилла Турского представляет «Притча о слепых и хитрых», поскольку она единственная отражает не узко церковные, а широко общественные интересы автора. По мнению исследователей, эта «притча» была написана между 1160 и 1169 годами как памфлет, аллегорически обличающий ростовского епископа Федора (Федореца, по летописи), который при поддержке князя Андрея Боголюбского незаконно объявил себя автокефальным иерархом в отношении Киевской митрополии.

Идеологической предпосылкой «Притчи» является идея о том, что каждому христианину необходимо овладеть искусством понимания истинного смысла «Божественных книг», того «сокровища вечной жизни», которое содержится в «Словах Божьих» или Священном Писании. Опираясь на священную литературную традицию Отцов, автор показывает, как именно через символическую экзегезу можно раскрыть духовный смысл священного текста.

В качестве материала для откровения Кирилл использует якобы евангельскую историю и, более того, странным образом утверждает, что заимствовал ее у евангелиста Матфея («…мы говорим слова, изречения Господа, согласно которым Матфей говорит Церкви»). Однако сама притча Кирилла лишь стилистически-структурно, а не содержательно, напоминает известную притчу Спасителя о делателях и винограднике. Возможно, ошибка автора может быть оправдана тем, что рассказ, похожий на его версию притчи, был хорошо известен в славяно-русских литературных источниках и, безусловно, считался каноническим. Об этом может свидетельствовать факт присутствия близкого к нему сюжета в прологах, рукописных XIII-XVI веков, а затем и в печатных XVII века, в разделе за 28 сентября. Исследователи также отмечают универсальный характер лежащего в основе сюжета: он восходит к древнееврейской книжной традиции и известен по многим литературным памятникам Востока и Запада, в арабском, греческом и латинском вариантах.

Так, согласно Кириллу, некий «добродушный» господин посадил виноградник и, обнеся его «оплотом», поставил у единственного входа двух сторожей — «хитрого человека» и «слепого». Господь считал, что эти сторожа не пустят воров в Его сад (один увидит их, а другой учует), и они не смогут войти в него. Дав им «власть» за оградой, «пищу» и одежду и запретив входить в виноградник и трогать там что-либо, хозяин ушел, но пообещал, что заплатит им за работу, когда вернется; если же стражники нарушат его «заповедь», он подвергнет их наказанию. Через некоторое время после ухода хозяина сторожа рассказали о «неизреченной сладости» в саду, и слепой предложил хитрецу украсть это сокровище: «Возьми кошку и иди ко мне, и я понесу тебя; ты же покажи мне дорогу, и все добро хозяина я воль- leve….». Слепой надеялся обмануть своего хозяина, когда тот спрашивал о потерях, указывая на их слабость — слепоту и хромоту. Так они и сделали: «Окрадоста весь внутри доброты своего господина». Когда тот узнал, что его сад опустошен, первое, что он сделал, — позвал к себе слепого. Он начал жаловаться на свои немощи, как и планировал, а затем оклеветал своего собеседника: «Этот храбрец — вор». После этого Учитель закрыл слепого в известном только ему месте, пока сам не пришел «взять плод от виноградной лозы». Заключительный эпизод притчи рассказывает об окончательном суде Учителя. Выслушав их взаимные обвинения и поняв, что произошло на самом деле, он приговорил «хитрого человека» противостоять «слепому» и «казнить их без пощады» «в темнице мучений». Это и есть притча. Кирилл рассказывает ее сдержанно, по частям, прерывая ход изложения экзегетическими пояснениями и размышлениями доктринального и нравственного характера. В этих разделах автор показывает, каково это — постигать священный текст «с пониманием». По сути, он раскрывает методологию богословского осмысления «священных книг» и одновременно, исподтишка, намекает на то, как в свете такого осмысления можно оценить конкретные реалии современной жизни. Главной опорой этого автора, безусловно, был пример самого Спасителя, который объяснял ученикам смысл собственных притч как через символическую и аллегорическую экзегезу, так и через прямую или ассоциативную ссылку на библейскую традицию. Соответственно, Кирилл подробно прокомментировал детали повествования притчи с символическими толкованиями. Так, «человек дома» — это Творец-Бог, «храбрец» — человеческое тело, «слепой» — человеческая душа, наказание, постигшее сторожей, — это «воздаяние каждому по делам его» на последнем суде и т.д. Примечательно, что каждое толкование подкреплено библейскими цитатами: «Человек — домохозяин — Бог Всемогущий, сотворивший Словом все вещи, видимые и невидимые. Он называет себя домостроителем, имеющим более одного дома, как сказано в Писании. Так, пророк говорит: «Твои небеса и Твоя земля; вселенная и конец ее — Ты» (Псалом 88:12) . Но еще более примечательно то, что такие, символически связанные пары, Кирилл в некоторых случаях очень хорошо развивает, расширяя свою экзегезу из сферы богословской в сферу социальную, так что его толкование сохраняет должный смысл. Например, «виноград», посаженный Госодиным, — многозначный образ: и для «рая», и для «алтаря», и для материального, земного «мира»; а «пища», данная слепому и хитрому, — образ для «слова Божия», «Эдема», «церкви», «епископства» и «монастыря». Соответственно, следует понимать, поскольку сам Кирилл не говорит об этом прямо, что «слепец» — это не только образ души, но и образ священника, тогда как «кромэдарий» представляет не только тело, но и народ Церкви, мирян. А их намерение ограбить виноградник — это «мысль тех, кто не ищет света этого служения Богу и заботится только о теле…».

Такая интерпретационная логика позволяет мыслителю делать публицистические выводы: говорить об общественной значимости Церкви и обличать непристойное поведение отдельных ее служителей: «Как кромедец посажен (со) слепцом у ворот внутренней стрелы, так патриархи, архиепископы, архимандриты посажены между Церковью и алтарем на стреле святых тайн перед врагами Христа, т. е. перед врагами Христа. т.е. от еретиков и порочных художников, нечестивых грешников, осквернителей других религий»; или: «Но никто, имеющий страх Божий во плоти, не будет предан. Никто, кто праведен и верит закону священства, не стремится лишить себя сана»; или: «Эти святые мужи и жены, как лектора, так и диаконы, не совершенные дары, но священные обеты, чтобы они были готовы к святому служению, которое они исполняют. Ничто так не дорого Богу, как не быть возвышенным в должности; ничто так не одиозно для Него, как гордыня, не желающая принять должность от Бога!

Современные обстоятельства жизни Кирилла

В революционной внутренней политике Андрея Боголюбского, который, будучи великим киевским князем, отказался от Киева как великокняжеской резиденции и избрал Владимир на Клязьме новым политическим центром всей Руси. В то же время он пытался, отчасти успешно, отделить Владимиро-Суздальские земли от Ростовской епархии, чтобы сформировать новую церковную территорию в статусе митрополии, автономной по отношению к Киевской митрополии и подчиненной непосредственно Константинопольскому патриарху. Лидером этой политики в церковной линии был фаворит князя Андрея, некий Феодор, который родился в Киево-Печерском монастыре, затем был игуменом монастыря в Суздале и, наконец, епископом Ростова. Последний получил свою епископскую хиротонию в Константинополе вместе с митрополитом Киевским, причем обманным путем, а вернувшись на Русь, отказался от послушания Константину, тогдашнему главе Русской Церкви, то есть явно объявил себя автокефальным правителем. Кроме того, согласно летописи, он позволял себе критику великого князя, крайне жестокое поведение по отношению к людям, а также богохульные высказывания в адрес святых, Богородицы и даже самого Бога. Наконец, Андрей Боголюбский отверг покровительство Феодора и отправил его в Киев на суд в 1169 году. Здесь руководитель церкви был обвинен в еретичестве и подвергнут суровому наказанию: Ему отрубили правую руку, вырезали язык, выкололи глаза и отрубили голову. Любопытно, что в том же году, через некоторое время после казни Федора (слепого, как видно), его бывший покровитель великий князь Андрей (который, кстати, тоже имел физический недостаток — хромал) направил на Киев огромное войско, которое полностью разграбило город. Но пять лет спустя сам Андрей Боголюбский был убит, причем коварно, своими же слугами.

Итак, если притча в интерпретации Кирилла Туровского и его журналистские размышления отражают реальные события его времени, то мы должны по-другому думать о времени появления этого сочинения. Скорее всего, он был написан после казни Божией в реальной жизни, подобно своему произведению, подхватил оба прототипа таких — сначала слепого (Федора), а затем умного (Андрея), которому Бог вверяет русскую церковь, и русскую землю. Поэтому это сочинение могло появиться не во время самих событий — как предупреждение участникам (им, скорее всего, святой адресовал более простые назидательные послания, как указано в его Житии), а после 1174 года — как размышление о том, что с ними произошло, обращенное к более широкому кругу людей.

Как бы то ни было, очевидно, что общее идейное значение притчи о слепом и хитром человеке не ограничивалось утверждением абстрактного богословско-философского постулата о взаимоответственном существовании двух сфер — плотской и духовной, земной и небесной, деятельной и интеллектуальной — в перспективе всей истории Божьего творения. В работе также развивалась практическая пастырская тема, а именно: назидание об абсолютной необходимости для всех без исключения повиноваться законам Божьим, упорствовать во взаимном послушании и смирении; и, в то же время, наставление об обязательном высшем наказании за преступное поведение как мирской, так и церковной власти: «Ибо Господь судит помышления нечестивых, как они льстят; и изглаживает из власти неправедных, и изгоняет нечестивых от жертвенника. Ибо никто из людей мира сего не избавит от мучений тех, кто преступает заповеди Божьи!

Из всех произведений Кирилла Туровского наибольшей известности среди древнерусских книжников достигли его гомилии. Недаром они чаще всего включались в сборники святоотеческих гомилий, «Торжеств» и «Златоустов». В целом, значительное количество таких текстов известно по рукописям, на титуле которых указано имя писателя. Однако, благодаря научной критике, только 8 из них считаются действительно созданными им, а авторство остальных текстов пока не доказано.

Речи, написанные и произнесенные Кириллом по поводу событий, отмечаемых Церковью в рамках литургического пасхального цикла:

«В неделю Цветную на изречение Евангелия святого Кирилла»;
«Слово Кирилла Недостойного Мниха, на Святую Пасху, в светоносный день Воскресения Христова, из пророческих изречений»;
«Слово Кирилла Недостойного Мниха после Пасхи, восхваляющее Воскресение и Артура, и о Фоме, испытывающем ребра Господни»;
«Слово святого Курилы Менинха о снятии Тела Христова с Креста и муромов, из Евангельского повествования и похвалы Иосифа, в 3-ю;
«Того же грешного Мениха слово о распущенности из книги Бытия и из Евангельского повествования, в неделю 4-ю после Пасхи»».
«Мениха Курила слово о слепом и о зависти иудеев, из евангельского повествования, в неделю 6-ю после Пасхи»;
«Слово Курилы, недостойное человеков, на вознесение Господне, в четверг 6-й недели после Пасхи». Неделя после Пасхи, из пророческих сказаний, и о воскрешении благородного Адама из ада»;
«Слово Курилы, грешного из людей, в собрании святых отцов 300 и 18, из священных книг, описание Христа Сына Божия, и похвала отцов Никейского собора, в неделю перед Пятидесятницей.

По форме и содержанию эти произведения являются блестящими образцами древнерусской ораторской прозы или церковного красноречия. При их составлении Кирилл Турский придерживался предпочитаемого им принципа символико-экзегетического подхода к темам истории и веры, а также риторической организации повествования. Именно по этой причине его повествования, как комментарии к тематически соответствующим евангельским чтениям, отличаются пышной стилистической проработкой и абстрактным содержанием. Все они посвящены богословским и философским проблемам и, в отличие от «Повествования о законе и благодати» митрополита Илариона, не касаются социально-политических вопросов и, в отличие от поучений преподобного Феодосия Печерского, не имеют конкретных дидактических задач. В самоописании Кирилла он стремился «прославить», «превознести», «преобразить», «украсить словами», «прославить» то или иное библейское событие и, соответственно, церковный праздник. Тонко и умело Кирилл использовал предшествующую литературную традицию, особенно священное гомилетическое наследие, не только как сокровищницу разнообразных риторических приемов, но и как вместилище богословской мысли и наводящей речи. По его собственным словам, Евсевий Кесарийский, Евсевий Кесарийский, Евсевий Кесарийский, Евсевий Кесарийский и Ахенский, XVI век. Евсевий Кесарийский (+340), Тит Бострийский (+372), Ефрем Сирин (+372), Григорий Богослов (+389), Епифаний Кипрский (+403), Иоанн Златоуст (+407), Кирилл Александрийский (+444), Прокл Константинопольский (+446), Симеон Метафраст (+ок.940), Феофилакт Болгарский (+407). ) Феофилакт Болгарский (+ок.1085) и др. Кирилл Турский по-разному использовал легенды Ветхого и Нового Заветов, апокрифические тексты, литургические стихи, «Хронику» Георгия Амартолы и другие литературные источники. Он свободно комбинировал заимствованные отрывки, цитаты, реминисценции, аллюзии, парафразы, образы и словесные формулы, искусно обогащая их собственными дополнениями и размышлениями.

Так под его пером возникла сложная мозаика божественной, священной реальности, в которой неразрывно переплелись и смешались прошлое, настоящее и будущее, небесное и земное, вечное и преходящее, священное и повседневное, духовное и чувственное. Таким образом, Кирилл Турский, следуя примеру некоторых ученых, вряд ли может считаться простым искусным подражателем и компилятором. Однако этот древнерусский ритор был совершенно свободен в выборе заимствований, их семантическом расчленении, художественном сочетании и интерпретации, при этом он традиционно следовал правилам средневекового литературного этикета и наполнял свои тексты так называемыми (общими местами).

Несомненно, он был одаренным мастером слова, и в своей ораторской прозе (как и в других своих сочинениях) ему удалось вырваться из узких рамок литературной компилятивной традиции и достичь художественного совершенства, хотя при этом — будь то послания или гомилии — он не уставал говорить о собственной худобе, словно продолжая исповедальные мотивы своих мятежных молитв.

Ораторский талант проповедника

Оратории Кирилла Турского по своей поэтической природе очень близки к его молитвам и посланиям. Их также отличает удивительная тщательность и точность содержания, регулярность композиции и богатство стиля, глубина символического и аллегорического смысла, разнообразие выразительных и эмоциональных интонаций. Ораторский талант проповедника в полной мере ощущается, например, в анализе его Четвертого «Слова» — о снятии тела Христова с креста и об Иосифе и мироносицах — по мнению русского церковного историка митрополита Макария (Булгакова), одного из самых поэтичных его произведений.

Согласно названию, повествование было провозглашено в 3-е воскресенье или «неделю» после Пасхи, когда Церковь вспоминает мироносиц, которым впервые было открыто, что Иисус Христос воскрес из мертвых, а также Иосифа Аримафейского и Никодима, которые, не побоявшись запрета синедриона, похоронили тело Спасителя. В научной литературе большое внимание уделяется источникам произведения, а также его художественным особенностям. Однако его содержание до конца не выяснено.

«Слово» начинается с краткого адвента в форме восхваления грядущего праздника. Это как золотое ожерелье («пленница Злата») с жемчугом и драгоценными камнями. Но именно духовная красота радует «верующие сердца» гораздо больше. Далее следует самый важный раздел, как по объему, так и по содержанию. В этом разделе повествования описывается погребение Иисуса Христа, умершего на кресте. А затем, провозгласив хвалу Иосифу, оратор завершает свое выступление краткой ходатайственной молитвой о небесной помощи тем, кто чтит его память.

Характерным для всего творчества Кирилла Турского является цепной принцип текстовой структуры, который проявляется в стилистическом или повествовательном расширении. Считается, что древнерусский писатель ориентировался не только на византийскую классику красноречия, но и на литургическую преемственность. Соответственно, во всех своих работах он всегда чередовал формы и фрагменты одного типа или семантики, чтобы как можно полнее выразить смысл. Таким образом, он обычно располагал отдельные сцены или эпизоды путем систематического сопоставления — симметричного или пропорционального друг другу — периодов, отрывков или разделов. Последние организованы на основе чередующихся более мелких, но однородных или самоподобных синтаксических единиц речи: клаузы, простые и составные, утвердительные, отрицательные, вопросительные и восклицательные. Они, в свою очередь, распадаются на морфологические цепочки: на серии одинаковых форм существительных, глагольных форм и предложно-падежных сочетаний. Существуют также тропологические обмены, то есть те, которые происходят на уровне образного языка — цитаты, аллюзии, устойчивые формулы, лексические повторы, синонимы, сравнения и т.д.

Что касается четвертого повествования Кирилла, то его основная повествовательная часть — монолог. Оригинальная новозаветная басня о мироносицах и Иосифе: чтения из Утрени (Мк. 16:9-20) и Литургии (Мк. 15:43-47), информативно очень краткая, развивается здесь преимущественно через монологическую речь. Другими словами, Слово, за исключением связующих описательных отрывков, состоит из четырех разделов: 1) плач Пресвятой Матери у ног распятого и уже умершего Иисуса Христа; 2) речь Иосифа Аримафейского к Понтию Пилату, которая представляет собой просьбу о разрешении снять Спасителя с креста, чтобы похоронить его; 3) плач самого Иосифа над бренными останками Христа перед их преданием земле; 4) речь юноши или ангела мироносицам о воскресении Христа и, следовательно, об отсутствии его тела во гробе. Таким образом, посредством этих речей ритору удается рассказать всю историю Воплощения Сына Божьего, одновременно передавая основополагающие истины учения — о Троице, Божьей Матери, искуплении человечества во Христе. В силу своего монологического принципа слово по своей сути драматургично, оно описывает события в ярких образах и как бы приглашает зрителей принять живое участие в изображаемом действии. При этом каждый из упомянутых монологов является, по сути, отдельным сочинением со своим планом, идеей, интонацией повествования, например, в человеческой скорби, печали или наполненным радостью религиозного опыта; и каждый из этих монологов содержит двойную информацию, обращенную и к чувствам человека, и к его разуму, чтобы вызвать в нем сопереживание, сильный эмоциональный порыв, укрепить его веру и возвысить духовно. Более того, все четыре речи связаны общей христологической темой, но раскрывают ее по-разному. Таким образом, Иисус рассматривается как невинная жертва в причитаниях Богоматери: «Горе Мне, сын Мой! Неправда, над Тобой глумились, и на кресте Ты вкусил смерть…», «Я вижу Тебя, дорогое дитя, висящим нагим на кресте, бездушным, безмолвным, не имеющим ни зрения, ни доброты, и горько израненным в душе моей…», «А теперь я вижу Тебя, как злодея, повешенного разбойниками между двух ног и рассеченного копьем по ребрам трупа. Услышьте, небеса, море и земля, и умолите слезы мои, плач мой. Се, Создатель ваш от священников приемлет Страсти, един праведник за грешников и беззаконников заклан был…». В речи Иосифа перед Понтием Пилатом Иисус Христос представлен как Мессия, в котором исполнились все древние предсказания Писания: «О сем молю тебя, telos, и с ним возопил Каиас: «От него одного погибнет весь мир!». ‘ Он провозгласил не только это, но и священника этого лета. И сказал о них Иеремия: «Пастухи съели виноград мой». А в псалме о них сказано: «Собрались князья человеческие против Господа и Христа Его». Ибо Соломон сказал: «нечестие их ослепило их»; а они сказали: «схватим праведника, и будем бить его, и ранить его, и осудим его на слепую смерть». Плач Иосифа является подтверждением догмата о том, что Иисус Христос — Бог: «Солнце незаходящее, Христе, Творец всех вещей и созданий, Господи…», «Или как мне смердеть на святое тело Твое, Которому только дары приносят с вонючими перстами кесари, как Богу поклоняются…», «Как мне положить Тебя в худую могилу, Который основал небесный круг Словом и почивает на херувимах с Отцом и Святым Духом?». Наконец, речь ангела, обращенная к мироносицам, указывает на Иисуса Христа как Спасителя: «Вот, без тела — плащаница! И о плоти Иисуса восхвалите восход! Будьте глашатаями спасения людей! Кричите апостолы: «Сегодня спасение мира!»; «…Но Христос на кресте простер над людьми осуждение греха и смерти! Он был невиновен, Он был продан, но Он освободил тех, кто был продан грехом, от работы дьявола….. Он излил кровь и воду из ребер Своих, и очистил тело от всякой нечистоты, и освятил душу человека….. Он затмил солнце, солнце потрясло землю и заставило плакать все творения, так что сокровища ада разбились, и души в них увидели свет, и Евгений обратил плач их в радость…» Указанное тематическое единство, конечно, усиливается общими сквозными повторяющимися словесными формулами, привлекающими внимание к конкретной семантике.

Третья часть повествования любопытна. Словно забыв о мироносицах, Кирилл Турский обращает весь свой талант красноречия на дело веры, совершенное Иосифом Аримафейским. Восхваляя его, оратор утверждает, что он «благословеннее» херувимов, больше патриархов Авраама, Исаака и Иакова, больше пророков Моисея, Давида и Соломона, потому что он стал «исполнителем таинства Божьего и прорицателем пророческих предсказаний». Следующий отрывок отличается риторической выразительностью, восхваляя Иосифа в вопросно-ответной форме: «Какую похвалу воздадим мы благословению твоему, или кого сделаю я подобным этому праведнику? Что я начну, или что я разложу? Называть ли мне тебя небесами? Но она еще более облегчена Твоей добротой. Ибо во время страстей Христовых омрачились небеса и скрыли свет свой; а ты, радуясь, в руке твоей понесла Бога. Называю ли я тебя процветающей землей? Но это честнее, чем есть на самом деле! Ибо и он тогда поколебался от страха; но Ты с радостью обвил тело Господа с Никодимом плащаницею, покрытою сгустками скверны. Называю ли я тебя апостолом? Но они более верные и сильные, чем вы. Если они были рассеяны из-за страха перед иудеями, то вы служили Христу без страха и недоумения…». Позже эта форма похвалы — любимая Кириллом Турским — была подхвачена и развита в древнерусской агиографии («Житие Стефана Пермского», «Повествование о жизни и упокоении князя Димитрия Ивановича»).

Размышляя над смыслом восхваления Иосифа в «Слове», для некоторых ученых было загадкой, почему внимание ритора сосредоточено именно на нем. Учитывая тему праздника (неделя мироносиц), они посчитали этот раздел всей речи нелогичным искажением. Однако следует отметить, что «слово» было произнесено в контексте служения. Во время этой службы, в соответствии с уставом Студии и триоди цветов, во времена Кирилла Турского мироносицы в первую очередь поминались и прославлялись (тропари, стихиры, канон, кондак, синаксарион). В течение восьми дней, начиная с утра субботы второй недели и заканчивая утром субботы третьей недели. Таким образом, своим панегириком преданности Иосифу проповедник как бы компенсирует сравнительно слабую литургическую хвалу.

Некоторое объяснение, на наш взгляд, дает и рефрен, проходящий через все «Слово», что Иосиф, который сам был иудеем, последовал за Христом, погубленным иудейской «дерзостью», «иудейской окаменелостью», «священниками», «фарисеями», «епископами», «священниками»; Иосиф не сказал себе: «Жрецы восстанут против меня и озлобят меня, Иудеи возмутятся и побьют меня, фарисеи расхитят мое богатство, я также буду изгнан из собраний (т.е., из города). т.е. собрания, общины) отлучен», но вопреки «гневу иудеев», Несмотря на «гнев иудеев», он сделал доброе дело и положил тело Спасителя в гробницу, которая впоследствии стала «престолом Божиим», «алтарем небесным», «местом упокоения Святого Духа» для всех последователей Христа; таким образом, Иосиф явил необыкновенный пример верности Сыну Божию «превыше всех святых». Очевидно, в этой мысли скрыто назидание проповедника своей пастве — призыв к непоколебимому, бескомпромиссному стоянию за веру в условиях нестабильного религиозно-нравственного состояния общества. Известно, например, что Кирилл Турский выступал за традиционное строгое соблюдение поста по средам и пятницам и критиковал вышеупомянутого епископа Феодора Ростовского, который не только придерживался либерального мнения по этому вопросу, но еще больше грешил тем, что деспотично закрывал церкви во Владимире и жестоко казнил тех, кто не признавал его епископство. Такое поведение со стороны высшего церковного сановника, естественно, должно было восприниматься искренними чадами Церкви очень болезненно и страшно, как соблазнительное, то есть способное сбить с правильного пути тех, кто не уверен в вере. Вышесказанное не исключает возможности рассматривать «Слово» как рефлекс социальных волнений его автора и его страха перед ними. Не случайно она завершается просьбой к Иосифу оказать «помощь» «городу», князю и народу в «мрачной беде».

О святом Кирилле Туровском написано много научных трудов, а его сочинения неоднократно издавались. Однако, к сожалению, полный список произведений, действительно написанных Кириллом, а также приписываемых ему древнерусскими книжниками, до сих пор не составлен. Соответственно, до сих пор не создано обобщающего научного труда, в котором была бы исчерпывающе охарактеризована творческая личность этого замечательного древнерусского писателя.

На странице рефераты по философии вы найдете много готовых тем для рефератов по предмету «Философия».

Здесь темы курсовых работ по философии

Читайте дополнительные лекции: